Газета «Республика» от 30 апреля 2014 г.

Интернет-ссылка http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/68727

 

 

 

Удорский маршрут Питирима Сорокина век спустя повторила наш корреспондент

 

 

Создатель музея в с.Сельыб Ольга Бушенева демонстрирует старые вещи, которые во время экспедиции увидел П.Сорокин

 

Елизавета Шабанова – внучка хозяина постоялого двора Егора Цынгина, в котором останавливался ученый.

 

Правнук «седого Гомера» – сказочника из Буткана Савелия Пувкоева – Сергей Пувкоев готовит угощение для гостей

 

В селе Буткан многие старые дома отмечены оригинальными мемориальными досками – родовыми знаками их владельцев

Нынешний год в нашей республике проходит под знаком 125-летия со дня рождения Питирима Александровича Сорокина. Как известно, наш земляк, российско-американский ученый, стал отцом-основателем целого направления в мировой науке – социологии.
Но, как любой талантливый человек, одной научной сферой
не ограничился, проявив себя
в изучении и других дисциплин,
в частности этнографии.
В 1911 году 22-летний начинающий ученый в одиночку предпринял этнографическую экспедицию в глухой, отдаленный уголок Коми края – на Удору, чтобы из первых уст получить информацию о сохранившихся там древних верованиях, обычаях, традициях. Век спустя по удорскому маршруту Питирима Сорокина отправилась наш корреспондент.

«Пестрое кружево»
в вологодской газете

Растянувшееся на месяц с гаком путешествие превзошло все ожидания, о чем П.Сорокин рассказал в своем очерке «Пестрое кружево», опубликованном после возвращения из экспедиции в газете «Вологодский листок». Написанный живо, ярко, без всякой зауми, с юмором и иронией, он вызвал большой интерес, помог читателям составить представление о «таежных тупиках» Зырянского края, о которых многие ничего не ведали. Со страниц «Пестрого кружева» явственно проступала и личность самого автора – прогрессивного человека, с критичным и несколько сентиментальным взором смотревшего на мир, открытого людям.

Копией этой любопытной во всех отношениях художественно-публицистической работы я и решила обзавестись, надумав более века спустя повторить маршрут П.Сорокина. Но выяснилось, что полный текст «Пестрого кружева» ни в одном книжном хранилище нашей республики не имеется, он ни разу у нас не печатался. И все-таки раритетное издание удалось найти, очерк отыскался в интернете, на сайте Архангельской областной библиотеки им. Н.Добролюбова. Его текст и стал своего рода компасом во время этой необычной командировки.

На Удору мы направились на редакционной машине. Хотя на календаре уже стоял март, но морозы отступать еще не желали. Это было на руку: беспрепятственно попасть своим ходом в Удорский район можно лишь в зимние месяцы, когда все дороги «заасфальтированы» укатанным снегом да морозом-батюшкой. А в начале ХХ столетия самым верным и доступным видом транспорта оставался речной.

Итак, в начале лета 1911 года выпускник Петербургского университета Питирим Сорокин отправился в долгий путь. Он начался в Питере, оттуда на поезде пролег до Вологды, а затем продолжился на пароходах к Устюгу и в Яренск. В Яренске водный путь завершался, и остаток дороги до конечного пункта назначения – удорского села Важгорт (а это без малого 800 верст!) – молодому ученому предстояло преодолеть на перекладных, а кое-где даже пешком. Но это его ничуть не смущало – к тому времени П.Сорокин успел не только блестяще окончить один из лучших университетов страны, но и пройти суровую школу жизни.

«Погода была препакостная, когда «Преподобный Зосима» отчалил от вологодской пристани», – заносит он в путевые заметки первые впечатления о предпринятой экспедиции. А перед этим дает название своему дорожному дневнику: «Буду болтать и плести «пестрое кружево» о том, что бог на душу положит. Коли смешно – посмеюсь, коли грустно – погрущу, а может быть, кой-где и в «сурьезность» пущусь. Да и жизнь сама, читатель, разве не так же многолика и разногранна?»

«Все у нас
само идет...»

На борту парохода ученый охотно знакомится с попутчиками. Небезынтересно, что среди них оказался и известный венгерский ученый-лингвист Д.Фокош-Фукс, до революции дважды предпринимавший поездки на Удору. Двое ученых на палубе парохода, следовавшего в Яренск, были вовлечены в дискуссию, не потерявшую своей актуальности и по сию пору. Она касалась будущего коми языка. Священник и еще один пассажир, которого автор очерка хлестко нарек «равнобедренным треугольником», говорили, что зырянский язык изучать и сохранять ни к чему, и 10-15 лет спустя он вымрет. Сорокин и Фокош-Фукс, напротив, ратовали за его изучение и сохранение.

Итоги дискуссии Питирим резюмирует так: «Какой контраст! С одной стороны, человек, приезжающий сюда за тысячи верст, специально для изучения языка, восхищающийся им, а с другой – пара людей, живущих среди этого же народа и старающихся уничтожить его язык...»

А вот еще одна картина, увиденная путешественником с борта медленно рассекающего волны парохода. По Вычегде гонят плоты. Один из них застрял. Лесосплавщики по пояс в воде раскатывают бревна. Кто-то судорожно начинает петь: «Да, э-э-эх, дубинушка ухнем!» Другие подхватывают. И вот уже несется по реке разудалое и отчаянное: «Да, э-э-эх, зеленая сама пойдет…»

«Зеленая сама пойдет… Ничего, что целыми часами приходится стоять в холодной воде, что приходится работать до одурения и питаться черт знает чем, – делает П.Сорокин в своем дорожном дневнике философское обобщение. – Не знаю, есть ли у других народов что-нибудь вроде этого, а для нас эта дубинушка очень характерна. Хотя дело на 1/1000 вершка не продвигается, а мы все-таки свое: «сама идет, пойдет, да эх!» И действительно, все у нас «само идет», но только часто стоит на месте, а частенько и раком пятится».

Мячиком по волоку

«Реже и реже становятся боры и еловые тайги», – делает очередную запись в дневнике П.Сорокин. Большие, продуваемые всеми ветрами проплешины и высохшие на корню деревья становятся спутниками и нашего дальнейшего продвижения вперед. Вот и речка Яреньга на границе нынешних Усть-Вымского и Удорского районов. Где-то здесь, в одноименной с речкой деревушке, дали путешественнику ямщицу – молоденькую девушку, с которой ему и предстояло преодолеть последний отрезок пути к «вожделенному» краю – 140-километровый удорский волок.

«Я сидел, как мячик, прыгал «семо и овамо» и боялся только того, что вот-вот наша ось полетит к черту либо лошади свалятся с ног… Но ничего, благополучно доставила она меня на следующую зимовку», – переведя дух, сделал очередную запись в своем дневнике П.Сорокин.

К этому стоит добавить, что и век спустя в летние месяцы на этом «удорском волоке» любой проезжающий не избегнет тряски «семо и овамо» – влево и вправо. Это та самая дорога на Удору, которую строят уже на протяжении двадцати последних лет, но ее сдача в эксплуатацию так пока и не просматривается.

История же прокладки дороги в Удорский край насчитывает без малого 140 лет. А берет она свое начало в 1876 году, когда Яренская уездная земская управа обратилась к губернским властям с прошением прорубить дорогу от вычегодского села Шежам до удорского селения Буткан. Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается… Понадобились около 20 лет и прорва официальных бумаг, прежде чем на прокладку «социально значимого объекта» было получено высочайшее «добро». Правда, в финансовой подпитке отдаленной периферийной дороги центральные власти отказали, мотивируя это… «отсутствием законных оснований». Однако милостиво разрешили не взимать с местных жителей денег за вырубленный лес, который шел на строительство просек, гатей и мостов. Подряды на их обустройство взяли на себя вычегодские и удорские крестьяне и, надо сказать, успешно справились с новым для себя делом. На всем протяжении 140-километрового тракта были построены избы-зимовки для отдыха и ночлега проезжающих. Их ненавязчивый сервис на себе испытал и П.Сорокин: «Те же леса, те же цветы по краям дороги, тучи комаров, оводов, жара в зимовках, комары, лезущие в рот вместе с чаем, и т.д.».

И следом словно вздох облегчения: «К вечеру я подъезжал к Буткану, первому удорскому селению…»

У северного Гомера

Первое, что ученый увидел в Буткане, была ямская станция. Ее хозяина Егора Цынгина он тут же атаковал вопросами. Гостя интересовало все то, что хочется узнать и нынешним путешественникам. Кто и откуда были первые насельники, почему так местность называется, есть ли в селе старожилы и помнят ли они легенды и былины? И услышал в ответ, что люди живут здесь испокон веков. А сошлись в этой точке, под подковой живописного озера, выходцы разных племен. Но откуда их корни, за давностью лет позабылось. Приворожили охотников и рыбаков птичий гомон и грай, кишащие рыбой озеро и недалеко протекающая отсюда Мезень. Первозданную тишину и звуки природы изредка нарушали лишь однообразные хлопки – «бут», «бут»… То рыбаки шлепали веслами по глади озера, направляя косяки рыб прямехонько в свои снасти. Эти глухие удары об озерную рябь и дали впоследствии имя селению.

А затем предстал перед П.Сорокиным «слепой, как древний Гомер, сказочник Пувкоев». Остается неизвестным, сколько часов, а может, даже дней провел в обществе сказителя П.Сорокин. Одно ясно, что разговоры, «прерываемые питьем чая, шли долго, а чай пили до седьмого поту».

«Северный Гомер» перед любознательным гостем воскрешал сказочные миры, рассказывал о древних героях этих мест. Среди них был легендарный Патрак, перехитривший целую ватагу чудских молодцев и обосновавшийся на самой высокой круче над Мезенью. Деревня Патраково на том самом месте стоит и по сей день. Слепой сказочник из Буткана знавал и главного правдолюбца и крестьянского заступника Димитрия Балина, который помогал составлять прошения коми крестьянам во всех уголках северного края.

«Тихо шипел самовар, жужжали мухи, комары, а речь лилась и лилась. Прошлое воскресало в яркой и красочной речи седого Гомера – лесного поэта. Слушать этих старых сказочников – величайшее художественное наслаждение! Приходится удивляться стильности и красоте их языка, который, к сожалению, не могу передать по-русски», – написал очарованный путешественник.

В сердце пармы

Дни, проведенные на Удоре, для ученого были спрессованы до предела. Уже вовсю вовлеченному в общественно-политические преобразования в стране, ему хотелось составить точное и емкое представление о всех сторонах жизни этой северной глубинки. В каждом крупном селе П.Сорокин беседует с членами волостных правлений, фиксирует преобразования, осуществленные под эгидой земства, листает церковные летописи, собирает статистические данные. Чтобы затем на страницах своих дневников сделать первые весьма парадоксальные выводы: «Народ почти поголовно говорит по-русски, малыши также поголовно грамотны, холст почти совершенно вытеснен ситцем, большая часть домов построена по-городски. Одним словом, Удора в смысле культурности едва ли не выше всех других зырянских районов...»

А затем снова и снова окунается в прошлое этого уголка. Записывает рассказы о разбойниках, богатырях, припрятанных древними людьми заначках – богатых кладах, которых на Удоре немало. В селе Кослан для сбора сказок, песен и преданий «странный человек в очках» даже созывает «народное вече» – собирает здешних мужиков. Суровые с виду крестьяне поначалу прячут ухмылку в усах: «Поди, еще есть какое-нибудь дело, за сказками-то не приехал бы из Питера...» Но и столичный гость не лыком шит. Достает специально подготовленный опросник, «заваливает» мужиков вопросами. Лед недоверия растапливает родная коми речь, с которой заезжий человек знаком не понаслышке. Результат собрания – занесенные в пухлый блокнот ученого новые легенды, герои, обычаи.

«Удорец до сих пор преимущественно охотник, – пишет П.Сорокин. – Этим, вероятно, объясняется его склонность к мистицизму, выражающемуся в веровании в различных колдунов, леших, домовых и прочих «персонажей». Сердцем же «мистической Удоры» он называет села левобережной Мезени – Мучках, Сельыб, населенные «т\дысями» («знающими») – людьми, обладающими потайными знаниями, большой внутренней силой, которую они перед смертью передают верным людям.

Важгортская свадьба

Но если к этой потаенной стороне народной жизни П.Сорокин успевает прикасаться лишь вскользь, то настоящую удорскую свадьбу ему удается не только понаблюдать, но и стать ее участником. Шумное, многолюдное действо, растянувшееся на несколько дней, разворачивается на противоположном краю Удоры – в «большом, бессистемном» селе Важгорт.

«На другой день пошел в дом, где женился брат и выдавали сестру замуж, – описывает ученый свое «вторжение» в крестьянский дом. – Вхожу. В доме как раз идет сватанье. Много народу. За столом сидят сваты. Здороваюсь. «Откуда будете?» – спрашивает главный сват. Отвечаю. «А-а... Так... А что, Питер-то побольше будет Важгорта или нет?» – с иронией продолжает он. «Как будто немного побольше...» – я отвечаю нарочно по-зырянски, а он продолжает с иронией спрашивать по-русски. Лицо умное, энергичное и суровое. «Зачем приехал?» Так и так, объясняю я. «И вот теперь прошу позволения побывать у вас и записать ваши обычаи и порядок свадьбы. Можно?» – «Конечно, можно.  Да что ты стоишь, садись давай за стол». Я отказываюсь. «Нет, отказываться нельзя, у нас уж такой обычай, ежели кто чужой придет, хозяин должен посадить его за стол и угостить чем может». Вообще, гостеприимство чрезвычайно развито среди удорцев, и каждый хозяин считает своим долгом приютить и угостить всякого пришельца».

Наконец, весь многодневный ритуал с рукобитьем, плачем, с переодеванием невестиных подруг в парчовые костюмы позади, свадебный поезд выдвигается к церкви. «Где-то раздается песня, и на улице показывается целый «эскадрон» девушек верхом на конях. Сквозь тихо накрапывающий дождь сверкают разноцветные попоны и яркие платья всадниц. Выстроившись в ряд, они несутся по улице, провожая невесту. Говор окружающей толпы, смех, песня девушек, выстрелы смешиваются в один жизнерадостный аккорд» – так передает ощущение от важгортского праздника П.Сорокин.

Внучка станционного смотрителя

Каково же сейчас, спустя век, «самочувствие» людских муравейников – удорских сел, в которых побывал П.Сорокин? Сохранились ли в них и по сию пору осколки старины, восхитившие когда-то нашего великого земляка? Кто они, потомки тех людей, с которыми он общался во время своей экспедиции? Поиск ответов на эти вопросы привел сначала в «сказочный Буткан».

– Ну что, пойдемте к дому станционного смотрителя, – приглашает гид по Буткану, бывший директор школы Елизавета Шабанова. – Дом, правда, уже снесли, остался он жить только на фотокарточке. Впрочем, он был как две капли похож на соседние вековые избы, которые наверняка видел и Питирим Сорокин.

Елизавета Михайловна – внучка станционного смотрителя Егора Цынгина. «Дань Вань Семен Егор» – так на коми лад, с указанием нескольких поколений предков, величает она своего деда. Рассказывает, что отец Егора – Семен – 25 лет служил в солдатах. По приезде женился. Но во время очередной эпидемии пятилетний Егор остался круглым сиротой. От голодной смерти спас двоюродный брат, уже взрослый, дал мальцу кров и стол. А когда тот вырос, передал отцовские пашни и наделы. Егор никакой работы не чурался, крестьянствовал, потом ямщиком на бутканском тракте служил. Двенадцать медведей самолично завалил. Об этом упоминает и П.Сорокин.

– Факт знакомства деда с великим ученым я открыла лишь недавно, – рассказывает собеседница. – Да и откуда мне было об этом знать. Егор Семенович умер в середине 30-х, когда меня еще не было на свете. А сколько людей в его доме перебывало – не счесть. Каждому надо было угодить, а запомнить – это уж как получится.

Узнав о посещении Буткана П.Сорокиным, Елизавета Михайловна приложила немало усилий, чтобы отыскать и потомков «слепого Гомера» – сказителя Пувкоева. «Всех старожилов расспросила, все архивы подняла, – говорит она. – Пять родов Пувкоевых значились в Буткане в начале ХХ века. А старик был один-единственный – Савелий. Его правнуки в Буткане до сих пор живут. Справные, работящие люди».

К одному из братьев Пувкоевых – Сергею Дмитриевичу –и  заглядываем. Во дворе – множество техники, дом – игрушечка, комнаты обустроены по-городскому... «Живем как можем, – встречает хозяин дома. – Проходите за стол, гостями будете». Обхождение с приезжими на Удоре за прошедший век, судя по всему, осталось прежним. Вот только жизнь в шумном станционном селении будто вымерла. «Все в Буткане позакрывали – лесопункт, совхоз, – перечисляет «небоевые» потери Сергей Пувкоев. – А три года назад школа сгорела. Теперь школяры разбрелись кто куда. Сейчас здесь только для нас, пенсионеров, рай. Кормимся своим трудом, земля, леса да озеро еще не совсем оскудели. Но кто нам на смену придет, кто вдохнет жизнь в угасающий Буткан?»

Знаки и раритеты

Такие же непраздные, на злобу дня вопросы сопровождают и в других удорских селах. Ведь и в них за отсутствием всякого производства жизнь еле-еле теплится. Но оставшиеся жители, вопреки всему, не падают духом. Стараются и себя поддержать, и «лица необщее выраженье» своей малой родины подчеркнуть. Например, та же Елизавета Шабанова в Буткане такую инициативу воплотила в жизнь, до которой еще ни в одном коми селе, наверное, не додумались. Дощечки с родовыми знаками на все старые дома в селе прикрепила. А прежде несколько лет посвятила тому, чтобы эти знаки-пасы распознать, выявить. Такому оригинальному увековечению памяти предков, наверное, и Питирим Сорокин бы удивился...

П.Сорокин незримо присутствовал и на встречах в Сельыбе. Местом общения с селянами здесь стал недавно оборудованный музей. Тоже инициатива местных жителей. А подняла их на благое дело – сбор сельыбских древностей – местный медработник Ольга Леонидовна Бушенева.

Наше посещение музея энтузиастка обставила таким образом, чтобы колорит ушедших эпох подчеркнуть еще ярче, зримее. Костюм удорский до пят, кокошник на голове... А посреди музея стол со старинной посудой накрыт.

– Возможно, из таких же чашек и плошек, будучи в Сельыбе, Питирим Александрович крестьянские деликатесы отведывал. А вот на такой же деревянной кровати, прикрытой лоскутным покрывалом, почивал, – в оригинальной манере рассказывает Ольга Леонидовна о собранных в музее раритетах.

Сказка – ложь,
да в ней намек...

Что касается информантов П.Сорокина в селе Важгорт, то с установлением их личностей пришлось изрядно повозиться. Ведь на страницах своего очерка ученый ни разу не называет фамилию здешних жителей, в доме которых в один и тот же день игралось сразу две свадьбы. На помощь приходит метрическая книга важгортской Вознесенской церкви, хранящаяся в Национальном архиве РК. На одной из страниц, датированной 1 июля 1911 года, сделана запись о том, что Дмитрий Филиппович Попов в этот день женился на Анне Павловне Черноусовой. А его сестра Акилина Филипповна вышла замуж за Василия Никифоровича Петрова. Их потомков – Светлану Бутыреву и Галину Юшкову – в наш приезд и пригласила в важгортский музей его директор Валентина Екимова.

И снова невидимый мостик протягивается к Питириму Сорокину, страстному собирателю сведений о древних верованиях, традициях, приметах. Наверняка ученый в свое время слышал о бытовавшей в коми селах примете, что две свадьбы в одном доме в один день играть не следует. Мол, двойной праздник может двойным несчастьем обернуться. С Поповыми так и приключилось. Акилина Филипповна Петрова скоропостижно умерла уже через несколько лет после свадьбы. А жена Дмитрия Попова – Анна Павловна – после первых же родов оглохла на оба уха. Ну как тут не поверить тому, что сказка – ложь, да в ней намек...

Беседа с потомками важгортских Поповых позволяет узнать не только несчастья и трудности, которые пришлось преодолеть их предкам, но и выявить фамильные черты характера: любознательность, грамотность, остроумие, бесстрашие, трудолюбие... Все то, что и покорило П.Сорокина в жителях Удорского края летом далекого 1911 года.

...Из Важгорта уже привычным путем под постоянным дождем ученый возвратился до Буткана. «Прощай, славная, милая Удора!» – уже со страниц напечатанного в вологодской газете очерка П.Сорокин посылает привет жителям полюбившегося края.

Анна СИВКОВА.